Препятствия на пути к разводу и женской независимости были не только финансовыми в узком смысле слова, они были связаны с самыми широкими экономическими, социальными и политическими структурами деревенской жизни. Разведенной или овдовевшей женщине, живущей отдельно от семьи, было довольно сложно выжить в деревне в одиночку. Даже если она получала надел, то зачастую мало что могла с ним сделать, кроме как сдать в аренду кому-то другому. Киселева, делегат Женского съезда от Саратовской губернии, отметила, что многие женщины были вынуждены отказаться от своей земли, потому что у них не было скота и возможности ее вспахать. Она говорила: «Те, кто не сдает землю, а обрабатывает ее сам, — у таких женщин земля всегда остается незапаханной, потому что у нее нет сил». Часто крестьянке приходилось не только сдавать землю в аренду, но и работать поденщицей, чтобы в свою очередь заплатить мужчине за тяжелую работу — таскание леса, ремонт и строительство, рытье колодцев, — с которой она не могла справиться. Один автор писал: «Одинокие безмужние женщины крестьянки не знают отдыха. Летом они пашут, сеют, боронуют, работают в огороде, косят и убирают луга, жнут, молотят и т. д. и т. п. Выполняют и женскую и мужскую работу». Зимой они должны были рубить и таскать дрова и сено, ухаживать за скотом, прясть, сеять, чинить одежду и стирать белье не только для себя, но и для соседей.
Читаем с Grazia: какой была жизнь одинокой женщины в прошлом веке
Одинокая женщина не только трудилась день и ночь, но и часто подвергалась обману со стороны общины. Община могла отобрать у нее надел или посягнуть на ее пахотную землю и луг, чтобы обеспечить землей вернувшегося солдата или рабочего. Автор объяснял: «Если отбирать землю у Иванова или Петрова, они окажут сопротивление, а под пьяную руку учинят и буйство. А Марья или Акулина, они миру перечить не станут, не посмеют. Жаловаться, затевать тяжбу вряд ли будут, ибо они неграмотны. И земля у Марьи и Акулины отбирается».
Такие женщины, как Марья или Акулина, были практически беззащитны перед хищничеством соседей. История вдовы Настасьи из Черновицкой губернии показала уязвимость и зависимость одинокой женщины. Потеряв мужа за пять лет до описываемых событий, Настасья, по словам соседей, долгое время жила «честно». Затем у нее возникла связь с рабочим. Она хотела выйти за него замуж, но все еще боялась свекра и в итоге прекратила их отношения. Когда Настасья обнаружила, что беременна, она попыталась скрыть свое состояние, сильно стягивая живот ремнем. Но в деревне вскоре узнали правду и осудили ее. После рождения ребенка многие крестьяне мужики стали использовать ее в своих интересах. Осенью она убила быка и повесила мясо сушиться на улице, под крышей своей избы. Мужики украли мясо, заставив ее сушить остальное внутри, у печки. Летом они забрали часть ее луга и сена.
Безземельные женщины, работавшие по найму (батрачки), были одними из самых уязвимых и эксплуатируемых среди деревенской бедноты. Даже то небольшое число батрачек, которые работали в государственных хозяйствах, не имели достаточной защиты. Их увольняли с работы, если они беременели, у них не было социальной страховки, и им некуда было обратиться. Многие уезжали в города и становились проститутками. Одна из делегаток Женского конгресса рассказывала, как эти женщины таскались по полям во время уборки урожая с младенцами на груди. «Эти женщины ведут своих мелких ребят в лохмотьях, оборванными. Почему это? Потому что у них нет рабочей силы, нет скота, нет машин».
Батрачки часто подвергались как сексуальной, так и экономической эксплуатации. Семья нанимала батрачку на несколько месяцев или больше, и часто она жила с одним из мужчин как его «жена» и работала в поле вместе с его семьей. Этих женщин, известных как «жены на сезон», выгоняли из дома, как только они беременели и больше не могли работать. Эта практика была настолько распространена, что один чиновник в Тверской губернии засвидетельствовал, подписал и скрепил печатью договор между крестьянином и батрачкой в 1924 году, который официально закрепил практику «сезонной» жены, освободив мужчину от всякой юридической ответственности. Крестьянин С. П. Ковалев обещал содержать батрачку Анну Романенко в качестве жены в течение трех лет. После этого он снимал с себя ответственность за нее. По истечении этого срока батрачка Анна, по всей вероятности, оказалась бы бездомной с маленьким ребенком на содержании. Вероятно, она подписала контракт, который был явно незаконным, в отчаянной попытке добиться краткосрочной безопасности.
Одна бедная крестьянка, Матрена Мельникова с Урала, всю жизнь искала себе надежную нишу. Выгнанная из семьи мужа, она рассказала свою горькую историю в суде.:
До 13 лет я жила с родителями, а потом пошла работать на других людей. До 18 лет я работала батрачкой, потом вышла замуж. Ни у меня, ни у мужа ничего не было. Вскоре он заболел и умер, и я снова пошла работать на других. Два года назад Мельников стал меня донимать. «Что будет? — думала я. — У меня нет ни лошади, ни коровы, а эти люди живут хорошо, можно сказать, даже в достатке, и он хочет на мне жениться». Я поверила его словам и согласилась. Мы поженились, все как положено, венчались в церкви и в сельском совете. И вот, думала я, теперь все будет прочно. Жизнь начнется. Все шло хорошо, мы нравились друг другу. Я много работала, но все равно, по сравнению с прошлым, это было легко. Через год у меня родился ребенок. Жизнь изменилась. Мне приходилось работать в поле и по дому, но теперь у меня на руках был ребенок. Дома свекровь стала находить виноватых, свекор вообще не разговаривал. Я чувствовала, что несчастье нависло над моей головой, и думала — думала дни и ночи напролет — почему я не могу угодить им? Я ломала голову, но вскоре одно событие открыло мне глаза. Мой ребенок умер. Мой муж и свекры были рады этому. Муж стал гнать меня из двора, говоря, что хоть я и живу с ними в доме, но я не жена ему, а батрачка. А как же то, что я родила ребенка? Муж сказал: «Зачем ты легла со мной, тебя никто не заставлял». Я была вынуждена уйти от них. Я снова стала работать сутками, работать и ждать, что скажет суд. Она слышала, что новый закон может помочь ей, но все равно боялась.
Она заключила: «Действительно, мы люди темные, у нас нет слов, чтобы говорить, я знала, что мне придется говорить о деле, но мой язык говорит о другом». К счастью, Матрена «нашла слова»; она хорошо рассказала свою историю. Мельниковым, владевшим тремя домами, овчинно-шубной фабрикой с наемными рабочими, 8 лошадьми, 11 коровами, 25 овцами и 3270 гектарами земли, пришлось отдать ей 4000 фунтов пшеницы, лошадь, корову и 6 овец.
История Матрены, сочетающая в себе все элементы крестьянской сказки и социалистической мистерии, была необычной: Мельниковы были крестьянами зажиточными, и Матрена по своему иску получила солидную премию. Она не только мгновенно превратилась из батрачки в кулачку, но и сделала это с помощью советских законов. Однако большинство историй не имели такого счастливого конца. Крестьянка Легкодухова, делегат Женского съезда от Украины, подытожила проблему очень просто: «Начинается жнивье — берут жену, а как жнивье кончилось — с женой разводятся». И хотя женщина, замужем она или нет, могла потребовать алименты от отца своего ребенка, взыскать их было очень сложно. Легкодухова возмущенно воскликнула: «Земельный кодекс говорит о том, что двора разрушать нельзя, поэтому не удается взыскать для ребенка присужденных 3 руб. в месяц, так как у отца одна лошадь и хата». Тем не менее, добавила она, необходимо что-то сделать, чтобы облегчить страдания батрачки.
Женщины были особенно уязвимы в сельской местности, поскольку традиционно не обладали властью в руководящих институтах деревенской жизни. Земельный кодекс давал им право на участие в сходе, но на практике это было трудно осуществить. Быхтяева, бедная крестьянка и вдова с пятью детьми из Нижегородской губернии, рассказала о проблемах, с которыми она столкнулась в своей общине. После того как ее дом и все имущество были уничтожены во время пожара, община отобрала у нее землю. По ее словам, она «вышла среди народа» и, пригрозив мужчинам Земельным кодексом, потребовала: «Кто против закона, говори и отказывайся». Но община по-прежнему отказывалась принять ее обратно. Она с гордостью сказала своим товарищам: «Мне нельзя было нос показать на собрания, а я председательствую». Быхтяева пришла к выводу, что отстаивать интересы женщин в деревне можно только в том случае, если женщина «пробьет лбом любую дверь». Но даже в этом случае, мрачно добавила она, все равно «мужчины не дают хода женщине».
Многие крестьянки на съезде подвергли резкой критике властное отношение и высокомерное поведение мужчин в своих деревнях. Пичурина, крестьянка из Воронежской области, рассказала, как она успешно превратила потребительский кооператив в своей деревне в прибыльное предприятие. Когда кто-то предложил ей взять на себя руководство разваливающимся сельскохозяйственным кооперативом, многие мужчины возмутились. «Зачем нам бабу проводить, чтоб над нами смеялись?» — спрашивали они. «Разве бабье дело с тракторами возиться, с плугами и вести заготовки хлеба? Это не бабье дело. Незачем эту насмешку делать».
Ураймагова, представительница Северной Осетии (Грузия), жаловалась, что «даже более сознательная часть мужчин (партийцы) не пускает на собрания женщин». Говоря на своем родном языке, она объяснила, как мужчины постоянно не допускают женщин к власти. «Мужчины очень плохо относятся к выборам женщин, — сказала она. — Когда выставляется кандидатура женщины, то никто из мужчин не поднимает за нее руку. А если женщина попадает в совет, то мужчины стараются говорить по-русски, чтобы она ничего не поняла». Другая женщина из Тверской губернии добавила, что мужчины пытаются провести выборы, пока женщины заняты дойкой коров. Сенцова, председатель губернской земельной комиссии в Костроме, подытожила трудности: «Хотя достижения в работе женщин есть, но эта работа подрывается мужчинами. Особенно трудно работать крестьянкам». Она рассказывала: «Когда мы хотим идти, например, на собрание, они нас одергивают. Было время, когда мы ходили не в те двери, через которые ходили мужчины, а через задний ход, но все-таки участвовали на собраниях». Мужчины отказывались уважать женщин и признавать их на руководящих должностях. «Я все силы напрягаю, чтобы разъяснять мужчинам наше законодательство, — с досадой говорит Сенцова, — а они даже слушать не хотят, уходят и расспрашивают первых попавшихся муж чин». Сенцова заключила: «Много темноты в деревне». Многочисленные ораторы свидетельствовали о том, что мужчины стараются не допустить женщин к участию в местном самоуправлении, земельных комиссиях, сельских советах и райисполкомах. Одна крестьянка, выражая отвращение к мужчинам в своей деревне, сказала, что они «скверно смотрят» на женщин, «несознательные, некультурные» и «шаг за шагом подрывающие всю работу». Когда мужчина-выступающий спросил женщин-делегатов, много ли им встречается некультурных и невежественных мужчин, которые затрудняют работу женщин, раздались возмущенные голоса: «Много, почти все!»
Несколько партийных организаторов и делегатов призвали женщин участвовать в местном самоуправлении, чтобы они могли продвигать свои собственные интересы в деревне. Один из организаторов посоветовал женщинам не полагаться на «мужицкую добродетель и сознательность» которых слишком часто не хватает. «В борьбе с косностью мужицкой придется и вам иногда кулаком распихивать себе дорогу», — объяснил он и призвал расширять влияние в советах: «Ведь в советах все: все средства, вся власть. Одно дело, когда вы просите деньги, другое дело, когда вы будете иметь право и распоряжаться этими деньгами». Афанасьева, делегат от Ярославской губернии, призвала женщин отобрать власть у мужчин. «И раньше и теперь случается слышать от женщин разные возгласы, — сказала она, — то, что одна женщина ничего не может перевернуть в волости, то что они дают только мужикам, а бабам как будто и не дают». Говоря с мощным феминистским подтекстом, она увещевала своих коллег-делегатов: «Товарищи женщины, идите в кооперацию, выдвигайте на перевыборах своих женщин в кооперацию, чтобы они управляли и не давали мужикам командовать, как они командовали до сих пор».