Начнем с категории времени. Услышав вопрос, почему в английском три грамматических времени, некоторые из моих студентов теряются. Вопрос выглядит нелепым. С их точки зрения, в английском три времени, поскольку их и в реальности три. Английская грамматика указывает на прошлое, настоящее и будущее, потому что так устроено мироздание. На самом деле, однако, существуют другие способы грамматического обозначения времени, и можно утверждать, что прошлое, настоящее и будущее выглядят естественными доменами нашей жизни именно потому, что мы говорим на языке, который членит время по этим параметрам. Поэтому истинная причинно-следственная связь может быть диаметрально противоположна общепринятой — может быть, нашим языком ограничивается наш заданный по умолчанию способ называть время, а возможно, даже мыслить о нем, и вовсе не собственные свойства времени ограничивают наш способ говорить о нем. Опять же, я не предполагаю, что люди на земном шаре физически переживают время заметно разными способами. Утверждение, которое я выдвигаю и которое выдвигали до меня, не столь радикально, но все еще потенциально контринтуитивно: то, как мы говорим о времени в качестве носителей языка, влияет на наше заданное по умолчанию мысленное описание того, как устроено время. Если это утверждение верно — то есть если некая грамматическая характеристика английского влияет на то, как мы концептуализируем временную последовательность, или по крайней мере диктует, как нам говорить о времени, — нам следует ожидать, что не все языки делят время на прошедшее, настоящее и будущее. В действительности многие языки мира не требуют от говорящих отсылать к этим категориям. Прошедшее, настоящее и будущее на самом деле не являются временны ми категориями в грамматиках многих языков мира, как мы увидим на примере языка, в отношении которого я занимался полевыми исследованиями.
Читаем с Grazia: влияет ли язык на наше восприятие времени
Многое из того, что мы узнали о языках за последние десятилетия, основывается на исследованиях коренных народов по всему миру. Современная лингвистическая полевая работа состоит из разнообразных задач, которые потенциально включают проведение базовых экспериментов и анализ акустических данных для выявления количественных закономерностей. Но в методы подобной работы все еще входят как будто бы очевидные, но обманчиво сложные традиционные подходы — например, сидя вместе с носителем того или иного языка, на котором говорят в отдаленном уголке каких-нибудь джунглей, задавать ему вопросы. В идеале эти вопросы опираются на годы предыдущего изучения лингвистом — в университетских аудиториях и в библиотеках — явлений, заметных во всех языках мира. Таким образом, полевая работа нередко требует простого общения с людьми и записи их речи в отдаленных местностях. Основная часть моей полевой работы проделана на материале языка каритиана (Karitiâna), на котором говорит группа людей в южной части Амазонии . Этот увлекательный язык уже изучался другими исследователями до меня и продолжает изучаться ныне. Около двух лет в середине нулевых, когда я писал диссертацию, мне приходилось работать с носителями языка каритиана, чтобы лучше разобраться в хитросплетениях языка. Иногда полевая работа заключалась лишь в том, что я сидел напротив этих носителей в душной атмосфере Амазонии и задавал им вопросы.
Хотя данная конкретная задача может показаться простой, она также психически истощает. Полевые лингвисты практически единодушны в том, что этот вид исследований утомителен, хотя и приносит моральное удовлетворение. Если вы когда-либо пытались учить другой язык во взрослом возрасте, то знаете, как это бывает трудно, даже при наличии в вашем распоряжении книг, примеров на YouTube, текстов ChatGPT и прочих всевозможных полезных инструментов. Это так же непросто и в том случае, когда вы изучаете язык, близкий вашему родному, например, когда носитель английского осваивает немецкий. Описание и освоение неродственного языка без подобных инструментов может стать испытанием. В моем случае мне принесли огромную пользу работы лингвистов- предшественников, в особенности миссионеров, задокументировавших некоторые аспекты языка каритиана. И все же я часто ощущал себя сбитым с толку, словно пытался расшифровать некий код в условиях тропической жары, в окружении полчищ насекомых и других отвлекающих факторов.
Подобная полевая работа может также приводить к моментам просветления, когда вы чувствуете, что взломали код и достигли некоего озарения, которое может оказаться полезным для дальнейшего понимания языка. Так и получилось, когда я стал лучше воспринимать способы обозначения времени в языке каритиана, которые в некоторых отношениях «нетипичны» или не распространены в других языках мира. В частности, незначительная нетипичность языка каритиана в описании времени проявляется в том, как используются в нем грамматические времена, которые мы обычно представляем себе в виде «прошедшего, настоящего и будущего». Возьмем, к примеру, способ прощания на каритиана, когда употребляется выражение, которое буквально означает ‘я пойду’:
ytakatat-i yn ‘Я пойду’
Обратите внимание, что глагол в этом случае — ytakatat, означающий ‘я иду’. К глаголу присоединяется суффикс -i, означающий, что названное действие еще не совершилось. А вот фраза, которую используют, чтобы сказать ‘я пошел’:
ytakatat yn ‘Я пошел’
Как вы видите, здесь нет суффикса -i, добавляемого к глаголу. Поэтому можно предположить, что прошедшее время в каритиана обозначается отсутствием суффикса и это своего рода начальная форма. Отчасти так и есть, но объяснение рушится, если взглянуть, как в этом языке говорят ‘я иду’:
ytakatat yn ‘Я иду’
Как мы видим, это предложение на каритиана ничем не отличается от ‘я пошел’. Причем это не неправильный глагол — можно привести бесконечное множество подобных примеров. То, что мы видим в случае с глаголом «идти», просто иллюстрирует то, как работает базовая система времен в каритиана. Эта система различает события, происходящие в будущем, и те, которые произошли в прошлом либо происходят в настоящем. Таким образом, в плане терминологии каритиана не различает прошедшее и настоящее. Разумеется, его носители все-таки понимают, что одни события происходят сейчас, а другие имели место в прошлом, но, как и некоторые другие языки мира, каритиана использует бинарную систему времен: будущее и небудущее. Когда я перевожу английские (или португальские) предложения на каритиана, мне приходится втискивать три времени в два. И наоборот, когда носитель каритиана осваивает португальский (как они в большинстве своем и делают), ему приходится усвоить, что португальский разбивает одно из их времен, небудущее, на две категории — прошедшее и настоящее.
Суть здесь не в том, что язык каритианастранен. Хотя во многих языках имеется система из трех времен, как в английском, есть также языки с системой из двух времен; среди них есть и такие, которые противопоставляют «прошедшее/непрошедшее», а не «будущее/небудущее». Необычное ощущение от будущего и небудущего времен в каритиана, возможно, больше говорит о наших собственных ожиданиях того, как устроен язык, вследствие нашего знакомства с трехвременными языками наподобие английского, чем о самом языке каритиана. В целом наше восприятие особенностей неродственного языка неизбежно обусловлено спецификой языка или языков, на которых мы говорим хорошо, — факт, о котором полевым лингвистамприходится помнить. В своих ожиданиях особенностей любого языка мы стремимся опираться на то, что знаем о языке намного в более широком смысле, а не на свой родной язык. В конце концов, родным языком полевых исследователей обычно является индоевропейский язык WEIRD -народов.
Не все языки используют только два или три различных времени. В некоторых грамматическое время отсутствует, в других — времен больше трех. Рассмотрим другие варианты в этом многообразии. В китайском языке (пекинском диалекте) обычно отсутствуют приставки и суффиксы, поэтому технически глаголы не изменяются по временам. Но в китайском есть другие слова, потенциально обозначающие время. Более удачные примеры безвременных языков — юкатекский майя, бирманский, парагвайский гуарани (отдаленно родственный каритиана ) и некоторые другие. Вот образец предложения из юкатекского майя, не имеющего времен, как показывает неоднозначность его английского перевода:
túumben lenaho’ ‘Дом был / есть / будет новый’
Здесь глагол, служащий сказуемым, túumben, означает ‘быть новым’ и ставится в начале предложения — в обратном порядке по сравнению с английским переводом. Ключевой пункт здесь в том, что это майяское предложение не меняется: это не зависит от того, был ли данный дом когда-то новым, является новым только сейчас или будет новым в будущем. Это типично для безвременно го языка.
На другом конце временного спектра находятся языки, где времен больше трех. Возможно, самый крайний случай — амазонский язык ягуа с восемью временами. Пять из них связаны с тонким членением прошедшего. Имеется «отдаленное прошедшее» время, еще одно время для обо-начения событий, имевших место от месяца до года назад, третье — для обозначения событий, которые произошли от недели до месяца назад, четвертое — событий, произошедших неделю назад, а пятое — событий, имевших место вчера или сегодня до момента говорения. Там есть также настоящее время и отдельные времена для обозначения событий, которые должны вот-вот случиться, а также событий, ожидающихся в более отдаленном будущем. Рассмотрим два примера:
sadíí- siymaa ‘Он умер (от недели до месяца назад)’
sadíí- tíymaa ‘Он умер (от месяца до года назад)’
В этих примерах слово sadíí означает нечто вроде ‘он умирать’. Различные суффиксы позволяют нам приблизительно узнать, когда это произошло. Эти суффиксы отражают лишь два из пяти прошедших времен в языке ягуа. В других языках меньше различий относительно того, когда событие имело место в прошлом, но больше различий относительно того, когда оно будет иметь место в будущем.
Этих нескольких примеров достаточно, чтобы показать, насколько языки различаются в плане того, как их грамматика описывает, «когда именно» произошло событие. Эта грамматика требует или не требует от говорящего употреблять морфемы — значимые части слов, такие как суффиксы и приставки, а также вспомогательные глаголы, — описывая, когда имело место событие относительно момента говорения. Даже языки, в которых такое требование есть, могут различаться в плане временных категорий, к которым апеллирует их система времен.
Так как языки настолько различны в плане грамматического выражения течения времени, справедливо задаться вопросом: что, если носители языков и думают о времени по-разному? Например, считают ли носители языка каритиана, что прошлое и настоящее темпорально ближе друг к другу, чем думают носители английского, ведь их язык описывает соответствующие действия как события небудущего? Ответ на такой вопрос получить трудно — он требует тщательных экспериментов, которые непросто провести вне лабораторий. Некоторые когнитивные психологи, вероятно, скептически отнесутся к идее, что подобные грамматические различия оказывают значимое влияние на внеязыковое восприятие времени человеком. У людей, как и у других животных, есть древние биологические и нейробиологические механизмы восприятия временно й последовательности сходными в общих чертах путями. И все же эта биологическая однородность не подразумевает, что подобные языковые различия не оказывают абсолютно никакого влияния на различение времени. Как мы убедимся в последующих разделах этой главы, уже появились данные, что различные способы, которыми языки передают время в областях вне грамматических времен, оказывают тонкое воздействие на восприятие времени их носителями. Поэтому, безусловно, возможно, что межъязыковые различия грамматических времен имеют некое когнитивное влияние на носителей соответствующих языков.