С тех пор, как искусственный интеллект стал частью нашей повседневности, — а это произошло буквально за пару лет, — представители самых разных творческих (и не только) профессий обсуждают, как нейронки влияют на их работу. Я как редактор культуры общалась с Ксенией Буржской и Екатериной Манойло — современными российскими писательницами, которые признались, что используют в своей работе ИИ, но не доверяют им сам процесс творения.
Есть ли отличия между писателем и ИИ: автор «Бруклина» уверен, что нет. Но так ли это?

В частности, Екатерина Манойло подчеркнула: «Нейросеть послушно генерит изображения — тексты тоже, но хуже — которые на первый взгляд кажутся продуманными, "выстраданными", наполненными персональными смыслами. Но при ближайшем рассмотрении мы понимаем, что "машине" все еще не хватает человеческой интуиции и понимания культурных контекстов». Этот тезис может казаться сложным, но в этом случае проще воспринимать нейросеть как «ассоциатора». Она редко придумывает что-то «из головы», скорее же просто подставляет слова, предложения и смыслы методом ассоциаций. Но назвать это полноценной работой автора практически невозможно. ИИ способен на образное мышление, но оно пока находится на примитивном уровне, а любая метафора всегда остается заимствованной и, зачастую, самой банальной. И когда речь идет о таком богатом на смыслы и образы языке, как русский, заметить работу нейросести не так уж сложно.

Однако уже некоторые англоязычные писатели уверены, что ИИ способен полностью заменить человека. Так, например, заявил Колм Тойбин в беседе с журналистом The Observer: «Совершенно ясно, что эта идея "чувствительности", о которой мы так много говорим — чепуха. Машина может сфабриковать это вопреки вашему личному убеждению о том, что "индивидуальная авторская чувствительность, развивавшаяся годами с тяжелым опытом, не может быть заменена машиной". В течение этого интервью Колм приходит к заключению, что нет ни "чувствительности", ни "субъективности", которые было бы невозможно подделать при помощи ИИ.
Журналист, общавшийся с писателем, пытался подтолкнуть к его мысли о том, что «нечто маленькое» все же будет отличать ИИ от реального писателя, но Колм Тойбин остался непреклонным. Один из его тезисов заключается в том, что человек может просто вложить больше данных в машину, благодаря чему последняя узнает все необходимое как о слоге, так и о ритме повествования. А это значит, что отличить ее труд от произведения настоящего живого автора станет еще труднее, если не невозможно.
Естественно, все эти утверждения Тойбина — один из вариантов развития ИИ. Однако не факт, что лидеры индустрии решат развивать нейронки так, чтобы они обладали человеческим мышлением — в конце концов, чтобы полностью копировать человеческое мышление, нужно в точности понимать, как устроена работа мозга. Но, самое главное, не факт, что это необходимо. ИИ может развиваться в альтернативном направлении вне нашего познания.

Впрочем, я, как страстная поклонница отечественной литературы и редактор культуры, считаю, что ИИ нескоро придет к тому уровню развития творческого мышления, на котором находились наши гении. Конечно, спародировать стиль Чехова, Достоевского, Толстого — вполне реально. Можно даже попытаться спародировать их смыслы, литературные приемы и целые произведения. Но это тот самый случай, когда пародия останется бледной тенью величия. И это, безусловно, связано не только с перечисленными фигурами. Немаловажную роль в этом процессе играет живой, подвижный и, главное, крайне богатый русский язык.
Богатство, точность и гибкость — те отличительные черты, которые до сих пор позволяют не только создавать невероятные произведения, но еще и уметь отличать живого автора от машинного.