«Рефлекс "хватать все и запасаться" в любой сложной ситуации»: Гузель Яхина о советском человеке, коллективных травмах и новой книге
GRAZIA: Главная тема вашей новой книги — голод 1920-х годов. Почему на этот раз вас привлекла именно эта историческая эпоха и трагедия?
Гузель Яхина: Эта эпоха – ранние советские годы – время действия всех трех моих романов. Первые три десятилетия советской власти – самый притягательный для меня период на шкале времени. Годы, когда начался советский мир и советский человек. Когда были заложены основы наших сегодняшних успехов и проблем, в чем-то – образа мыслей, установок, страхов, комплексов, характеров. В общем, когда был заведен часовой механизм, тикающий в нас до сих пор. Одновременно – невероятно бурное время, вместившее в себя как неистовую веру в идеалы и горение идеями, невиданный энтузиазм и творческий подъем, так и масштабные трагедии, коллективные травмы, уничтожение целых социальных классов. Фантастическое и страшное время, о котором было сказано очень мало правды, особенно в искусстве. Возможно, поэтому сегодня выходит много книг и публикаций о раннем советском времени: слишком многое осталось непроговоренным – непроработанным, если пользоваться терминологией психотерапевтов.
Когда после изучения материала я почувствовала, что роман складывается, то сразу поставила себе задачу: постараться написать увлекательно. Сложить сюжет и выстроить сцены так, чтобы тема голода – на самом деле, совершенно трагическая – и все же не перетащила роман в трагедийный жанр. Чтобы читателю не хотелось захлопнуть книгу на второй странице, а у тех, кто дойдет до конца романа, не осталось бы ощущения безысходности. Отсюда и главные сюжетные ходы. Сильная любовная линия (на самом деле их даже две). Жанр приключенческого путешествия или, вернее, героического мифа, когда главный герой движется к цели, по пути встречая и преодолевая разные препятствия – словно какой-нибудь Одиссей или Ясон (или Иван-Дурак, если угодно). Короткие и конфликтные диалоги. Образность сцен, чтобы читатель «видел» происходящее. Очень надеюсь, что получилось и что история тащит за собой и уравновешивает непростой материал.
GRAZIA: Вы говорите, что голод 1920-х до сих пор коллективная травма русского народа. В чем, на ваш взгляд, она проявляется сегодня?
Гузель Яхина: На этот вопрос есть два ответа: один на поверхности, второй глубже.
Конечно, можно вспомнить, что в результате голода формируется особое отношение к еде, включая восприятие ее как высшей ценности. Что это отношение передается через поколения, вырабатывая рефлекс «хватать все и запасаться» в любой сложной ситуации. Что в мирные времена это отношение принимает странные формы, заставляя бабушек насильно, через слезы, кормить внуков до тошноты. А у кого-то приводит к лишнему весу... Об этом хорошо рассказывают профессиональные психологи. Я же могу вспомнить своих бабушку и дедушку. Они в сложные 90-е годы ничего не могли с собой поделать – чуть ли не всю пенсию тратили на то, чтобы делать гигантские запасы сухарей и хранить на чердаке. Там висело множество мешков с сухарями, они портились, а вместо испорченных сушились новые партии... Но есть и более глубокие и сложные вещи. Беда в том, что последствия столь больших коллективных травм нельзя не то чтобы измерить, а даже сколько-нибудь охватить в сознании. Массовый голод 1920-х – это ведь не только пять миллионов смертей (кто-то из историков говорит о шести). Это и бессчетное количество людей, от истощения потерявших здоровье и позже передавших детям нажитые болезни. Это и вспыхнувшие эпидемии – холеры, тифа, гриппа. Это рост бандитизма и убийств (в первую очередь – коммунистов, кто реализовывал на местах политику продуктового террора). Это рост проституции и наркомании, алкоголизма, особенно среди детей. Это массовая беспризорность. Как посчитать ущерб от того, что полтора миллиона советских детей остались без родителей и крова, бродяжничали, нюхали кокаин? А как оценить ущерб от того, что эти дети воспринимали как норму ситуацию, когда умирающие от голода родители выгоняли их из дома или оставляли на вокзалах, на ступенях детских приемников? Позже бывшие беспризорники передавали это восприятие, пусть и в каком-то измененном виде, своим детям, а те – своим. Этот ущерб – как назвать? Как вычислить? А как просчитать социальные последствия того, что голодающие люди (ученые говорят о 40 миллионах в 1920-е годы) становятся покорнее и развивают «коммунистически-уравнительные рефлексы»? Ими становится легче управлять. Об этом писал Питирим Сорокин в своей самой известной работе «Голод как фактор», за которую фактически был выдворен из страны. Подобная коллективная травма прорабатывается, врачуется с двух сторон. Во-первых, посредством общественного диалога – через публикации, обсуждение в СМИ, чтение (а также и написание) романов, совместные мемориальные ритуалы. Во-вторых, частным образом, индивидуально – через узнавание своей семейной истории, а значит, прощение и лучшее понимание своих родственников и предков.
GRAZIA: Главные герои – Деев и Белая – полностью вымышленные или вы создавали их, основываясь на образах реальных людей?
Гузель Яхина: Оба главных героя романа вымышлены. Мне хотелось создать интересную, нетривиальную пару – так появился мягкий и импульсивный начальник эшелона (он и сам себя часто называет «тряпкой»), рядом с которым жесткая и принципиальная женщина-комиссар смотрится совершенно по-мужски. Получается эдакая «пара наоборот». У них не только характеры разные, но и представления о добре. Отсюда их постоянные споры – это конфликт принципов, а не просто ситуационные неурядицы. В путешествии, которое длится шесть недель и четыре тысячи верст, мужчина и женщина притягиваются, становятся необходимы друг другу – скорее физически, чем духовно – и читатель наблюдает весь цикл их отношений: от первой встречи до первого поцелуя и близости, а затем до расставания.
Хотя персонажи и придуманы, вся фактура книги – реальная: рецепты суррогатного хлеба, ритуалы беспризорников, детали жизни детских домов и эвакуационных поездов... Роман составлен из кусочков правды, как из мозаики. Даже некоторые найденные в газетах и мемуарах реплики бродячих детей были такие сочные, что хотелось непременно их сохранить. «Я тебе сворОчу рыло и скажу, что так и было», «Уж я тебя научу насчет картошки дров поджарить!», «У нас дела, как Польше, тот прав, у кого хер больше» и так далее – все эти смачные выражения не придуманы, а добыты из источников и аккуратно вплавлены в текст романа. В истории детского комиссара Белой есть один почти документальный сюжет – о путешествии в Чувашию. Это отдельная большая глава написана на материале подобного путешествия Аси Давыдовны Калининой – жены Михаила Калинина, бессменного формального руководителя советского государства. Ася Давыдовна была профессиональным борцом с голодом и беспризорностью, и я позволила себе воспользоваться информацией из ее мемуарной книги. В истории начальника эшелона Деева тоже есть документальный сюжет – история санитарно-питательного поезда, из вагонов которого в Казани прямо на вокзале кормили людей, взята из материалов Государственного архива РФ.
GRAZIA: Что касается исторической основы сюжета: как вы работали над ней? Что изучали?
Гузель Яхина: Изучала все, что могла найти: от книг воспоминаний до кинохроники. Сидела в Национальном архиве Республики Татарстан. Выписала для чтения несколько диссертаций. Много времени провела в библиотеках. Материала – огромное количество. Либо данные того времени – первой половины 1920-х годов. Либо уже материалы, изданные после 1991 года. В промежутке – дыра. В советской историографии тему голода не жаловали, а, правильнее сказать, замалчивали: то называли «недородом», то упоминали «сокращение аграрных площадей», без каких-либо пояснений. Появившийся в годы оттепели художественный фильм «Ташкент – город хлебный» был сильно урезан цензурой и долгое время лежал на полке. Какие-то материалы уже были наработаны во время написания романа «Дети мои» о немцах Поволжья – в Немецкой республике голод свирепствовал вовсю. Да и в первом моем романе «Зулейха открывает глаза» эта тема звучит. Нельзя писать о раннем советском времени – и обойти стороной тему голода. Консультантов-историков у меня не было. Но было очень много людей, кто помогал советом, информацией, материалами. Как главный герой романа Деев шел к цели и постоянно просил встречных о помощи, так и я во время написания текста постоянно нуждалась в подсказках: как устроен конкретный паровоз? Как протекает холера? Как рожает корова? И даже как выстроена божественная литургия? (В романе есть глава, действие которой разворачивается в походной церкви, во время праздничного богослужения).
GRAZIA: Судя по вашему творчеству, вы увлечены историей. Как изучаете ее? Какие книги/документы читаете, какие фильмы смотрите? Можете ли посоветовать что-то читателям?
Гузель Яхина: Для написания каждой книги складывается свой перечень источников. Всегда стараюсь, чтобы это был и взгляд сверху, то есть взгляд профессиональных историков, и взгляд изнутри, то есть высказывания и оценки очевидцев. А посоветовать из недавно прочитанного могу одну очень важную книгу – «Неудобное прошлое» Николая Эппле. Это серьезное исследование того, как разные страны справляются со своим непростым прошлым, его темными сторонами.